Как я хотел дружить с совестью
Я пятницу просто ненавижу. Даже не просите. Ну ее к черту.
У всех, допустим, пятницы как пятницы. Выходные начинаются. С женой поссоришься.
На рыбалку съездишь. Или честно напьешься. А у меня, что не пятница – так форменная
ерунда выходит.
Вот, например, вчера. Честно еду после 10 с работы домой. Женька наконец съехал,
к жене вернулся. Мои рассказы часто оказываются пророческими: что напишу в сослагательном
смысле, то и сбывается. Вот и он буквально на следующий день после публикации
простил благоверную. Правда, и Синеглазку пока не отпустил. Теперь он вторую
на свидания берет до полночи на свои разъезды по складам. Потом домой подкидывает.
Очень уж поначалу барышню такие свидания удивляли, потом ничего – привыкла.
Смеется Синеглазка, ямочки на щечках появляются – весело ей с Женькой.
Ну, вот и иду я домой. Фонарями любуюсь, снег идет. И вдруг прямо на входе на
Серпуховскую навстречу выходит абсолютно окровавленный человек. Ему подсобляет
милиционер. Кровь льется из бровей, носа и рта. Я, например, еще таких людей
никогда не видел – только если в фильмах ужасов. Может, вы и видели… Чего на
свете только не бывает!
Ладно, бегу вниз по эскалатору. На середине лестницы стоит паренек в одних шортах
и майке. И это при трех градусах мороза. Я его прямо на ходу по плечу стукнул
– дескать, круто. Он мне вдогонку машет рукой: спасибо!
А вот на выходе с эскалатора я прямо столбом встал. Ошалел несколько. У второй
арки в зале Серпуховской стоит девушка в длинном облегающем красном платье,
до щиколоток. И еще сумочку в руках держит.
А кроме платья и сумочки у нее больше ничего нет. Ни шапки, ни куртки, ни черевичек.
Стоит, держится за колонну. И быстро взгляды бросает по сторонам: злые, горькие,
трезвые.
Прохожие смотрят, конечно, но все мимо проходят.
Я, право, растерялся. Допустим, ее до метро привезли на такси, ну она сразу
и запорхнула в тепло. Но как ее пустили босиком? Ведь вообще босиком – даже
без чулок.
Я рассуждаю: например, она как-то так неловко поскользнулась на перроне, и обе
черевички слетели на железнодорожное полотно. Или того хуже: ехала в поезде,
сняла с себя куртку, обувь и шарф, положила рядом на сиденье и задремала. А
на своей станции очумело вскочила, выбежала… а одежда дальше поехала.
У меня так несколько раз было. То полный чемодан для летнего отдыха всей семьи
в поезде забуду, то мольберт. Многие товарищи милиционеры на конечных станциях
веток метро меня уже узнают – даже здороваются. Когда возвращают вещи.
В общем, нервы мои не выдержали, и я шагнул по направлению к девушке. Она поймала
мой взгляд и головой кивает: нет. Гордая девушка. Не хочет она ничьей помощи.
И заметьте, все это еще до перехода на Добрынинскую. Ну хорошо, те два парня
наверху – допустим, спортсмены. Один: супер-боксер, второй – бегун. Вносят здоровый
образ жизни в молодое поколение. Но вот что с девушкой случилось?
Короче, дошел я до перехода, а дальше нервы к черту сдали. Побежал назад. Мягкой
неслышной тенью подошел сбоку к девушке и легонько докаснулся до руки.
Девушка оборачивается… —Где… Полицейский? – хрипло спрашивает.
А ничего так, думаю, соображает, хоть и в состоянии шока. Не дело ей сейчас
водится с полицейскими. —Наверху, просто отвечаю я. Пока наверху. Но может и вернуться. Вы бы, девушка,
встали за анфиладу – вас и видно не будет.
Девушка встает за анфиладу. Я достаю из рюкзака отчетные документы по фирме,
перечеркиваю печати ручкой и кладу на пол. —Сюда пока встаньте, пожалуйста, прошу. Не дело на мраморе стоять.
Девушка встает.
—Послушайте, начинаю я… —Это… вы… послушайте… - отвечает девушка.
Страшно она говорит. Тихо. Монотонно. Равнодушно. —Ничего… мне… не нужно… —И все же я настаиваю, говорю я. Возьмите мои кроссовки. А я вон наверх поднимусь,
в сторожку, попрошу какие-нибудь тапочки уборщицы до завтра. Есть же в метро
служба аренды мелких вещей – не может не быть.
Улыбается девушка. Про тапочки ей понравилось. Хорошо, что улыбается. —Или опять же, продолжаю я свою мысль. Как-то в молодости девушка из-за ревности
на майские праздники сбросила меня в реку. Ну сбросила и сбросила – может, она
так всех воздыхателей бросает. Только одна беда – из речки я-то выбрался, а
вот лед на дне еще не полностью растаял. Был перемешан с илом. Ну и застряли
там мои ботинки. Короче, я босиком очутился в трех километрах от электрички.
Я прямо-таки свихнулся на этих ботинках. Представил, как от мамы дома влетит.
Ну и стал нырять. Пока не околел. Потом заставил по очереди нырять друзей. Все
замерзли… но так ничего и не нашли.
Но я не унывал. Выбрал друга поздоровее. И говорю – снимай правый ботинок. А
тебе, мол, левый останется. Обернули мы оставшиеся ноги пакетами… и поехали
домой. И ничего ведь… доехали. Только пассажиры в электричке смотрели на нас
ошарашено. Друг даже до Царицыно в таком виде доехал. Из самой Барвихи.
Это я всё в том контексте рассказываю, что я, дескать, не пропаду. Я помочь
хочу.
Улыбается девушка. Почти сейчас засмеется. Но… не смеется, все же. —Так что вы как хотите, девушка, а только забирайте мои кроссовки. У меня дома
еще шесть пар есть. —Я… шепчет девушка… ничего… не возьму… Спасибо… вам… Только… вы уходите…. Ну
пожалуйста… Я вас очень прошу.
Я не ухожу.
Я говорю ей, пусть тогда заберет носки. —Я могу вам помочь – серьезно говорю я, смотря в ее вишневые глаза и римский
нос. -Дайте мне помочь. Я же человек. —Не… дам.. Не могу… Ни с кем… Общаться… угрюмо и равнодушно отвечает девушка.
Я… уеду… через 10 минут. Или… 15. Все… у меня…. будет…. Хорошо. Потом… Скорей
всего… Но ведь…. Будет… Вы же обещаете? —Послушайте, отвечаю я… Вы на себя в зеркало посмотрите. Все у вас будет. Я
вам и правда обещаю. Ну, мне-то вы можете поверить? —Да… вам… когда? Я… сейчас… хочу, отвечает девушка.- Хочу… Любить… Нравиться…
Девушка - стоящая на мраморном полу в красном платье и босиком.
Короче, к ее платью не подошли ни мои кроссовки, ни носки. Ничего она у меня
не взяла.
Ушел я… Ушел.
Думаете, она такая одна? Оглядитесь вокруг…
Как-то в сентябре я шел домой, и вдруг – на тебе – прямо у стены моего дома
лежит мужик. Раскинув руки и ноги в стороны. Идет дождь, но это ничего. Может,
он всегда только под дождем и спит. Может, его дождь усыпляет. А вот что мне
абсолютно не понравилось – так то, что аккурат из водостока ему на лицо хлещет
поток воды. А вокруг люди гуляют. Парочка под зонтиком шушукается. Мамочка с
ребенком чешет.
Ну лежит мужик лицом под водостоком – ну и что. Может, он так купается.
Я вздохнул и потащил стокилограммовую тушу под козырек подъезда. Хоть не захлебнется
до утра.
Или вот утром в мае бегу на работу. Птицы поют, аллергия на весну начинается.
Белки появились. Ежи ползают.
И прямо посреди дорожки к супермаркету на коленях стоит девушка: в дорогом полушубке
с накинутым капюшоном и с двумя полными пакетами продуктов. Прохожие старательно
ее обходят – чтобы не наступить на полушубок, но и чтобы не оступиться в грязь.
Я ее беру за руку: девушка, говорю, вам помочь? —Нет, хрипит она. А у самой даже губы белые. И глаза. – Я, дескать, просто замерзла.
А на улицу – градусов 15 тепла. —Давайте, говорю, я вам хоть пакеты донесу. Не могу я так… —Уходите, одними губами шепчет она. И… И.. Спасибо вам… Я еще минут 20 отдохну
чуть-чуть и побреду к дому. —Уходите, повторяет она, когда я ей пробую пульс и прикасаюсь к яремной вене.
И пульс, и сердце – все в порядке. Только вот губы белые абсолютно. И не нужно
ей сейчас… ни чьей помощи.
Вы думаете, что люди такие равнодушные? Вовсе нет. Все настолько погружены в
свои проблемы, что ничего вокруг не замечают. Другие настолько не уверены в
себе, что не верят, что могут хоть кому-то помочь.
Для меня не существует диалектических, философских и других вопросов. Для меня
существует только практическая часть.
Я – человек наблюдательный. И да, я хочу дружить со своей совестью.
Как я хотел дружить с совестью
Я пятницу просто ненавижу Даже не просите. Ну ее к черту.
У всех, допустим, пятницы как пятницы. Выходные начинаются. С женой поссоришься.
На рыбалку съездишь. Или честно напьешься. А у меня, что не пятница – так форменная
ерунда выходит.
Вот, например, вчера. Честно еду после 10 с работы домой. Все же мне одна знакомая
Аптекарша запала в сердце, нехорошо теперь ходить по клубам. Женька, опять же,
съехал, к жене вернулся. Мои рассказы часто оказываются пророческими – что напишу
в сослагательном смысле, то и сбывается. Вот и он буквально на следующий день
после публикации простил благоверную. Правда, и Синеглазку пока не отпустил.
Теперь он вторую на свидания берет до полночи на свои разъезды по складам. Потом
домой подкидывает. Очень уж поначалу барышню такие свидания удивляли, потом
ничего – привыкла. Смеется Синеглазка, ямочки на щечках появляются – весело
ей с Женькой.
Ну, вот и иду я домой. Фонарями любуюсь, снег идет. И вдруг прямо на входе на
Серпуховскую навстречу выходит абсолютно окровавленный человек. Ему подсобляет
милиционер. Кровь льется из бровей, носа и рта. Я, например, еще таких людей
никогда не видел – только если в фильмах ужасов. Может, вы и видели… Чего на
свете только не бывает!
Ладно, бегу вниз по эскалатору. На середине лестницы стоит паренек в одних шортах
и майке. И это при трех мороза. Я его прямо на ходу по плечу стукнул – дескать,
круто. Он мне вдогонку машет рукой: спасибо!
А вот на выходе с эскалатора я прямо столбом встал. Ошалел несколько. У второй
арки в зале Серпуховской стоит девушка в длинном облегающем красном платье,
до щиколоток. И еще сумочку в руках держит.
А кроме платья и сумочки у нее больше ничего нет. Ни шапки, ни куртки, ни черевичек.
Стоит, держится за колонну. И быстро взгляды бросает по сторонам – злые, горькие,
трезвые.
Прохожие смотрят, конечно, но все мимо проходят.
Я, право, растерялся. Допустим, ее до метро привезли на такси, ну она сразу
и запорхнула в тепло. Но как ее пустили босиком? Ведь вообще босиком – даже
без чулок.
Я рассуждаю: например, она как-то так неловко поскользнулась на перроне, и обе
черевички слетели на железнодорожное полотно. Или того хуже: ехала в поезде,
сняла с себя куртку, обувь и шарф, положила рядом на сиденье и задремала. А
на своей станции очумело вскочила, выбежала… а одежда дальше поехала.
У меня так несколько раз было. То полный чемодан для летнего отдыха всей семьи
в поезде забуду, то мольберт. Многие товарищи милиционеры на конечных станциях
веток метро меня уже узнают – даже здороваются. Когда возвращают вещи.
В общем, нервы мои не выдержали, и я шагнул по направлению к девушке. Она поймала
мой взгляд и головой кивает: нет. Гордая девушка. Не хочет она ничьей помощи.
И заметьте, все это еще до перехода на Добрынинскую. Ну хорошо, те двое наверху
– допустим, спортсмены. Один – супер-боксер, второй – бегун. Вносят здоровый
образ жизни в молодое поколение. Но вот что с девушкой случилось?
Короче, дошел я до перехода, а дальше нервы к черту сдали. Побежал назад. Мягкой
неслышной тенью подошел сбоку к девушке и легонько докаснулся до руки.
Девушка оборачивается… —Где… Полицейский? – хрипло спрашивает.
А ничего так, думаю, соображает, хоть и в состоянии шока. Не дело ей сейчас
водится с полицейскими. —Наверху, просто отвечаю я. Пока наверху. Но может и вернуться. Вы бы, девушка,
встали за анфиладу – вас и видно не будет.
Девушка встает за анфиладу. Я достаю из рюкзака отчетные документы по фирме,
перечеркиваю печати ручкой и кладу на пол. —Сюда пока встаньте, пожалуйста, прошу. Не дело на мраморе стоять.
Девушка встает. —Послушайте, начинаю я… —Это… вы… послушайте… - отвечает девушка.
Страшно она говорит. Тихо. Монотонно. Равнодушно. —Ничего… мне… не нужно… —И все же я настаиваю, говорю я. Возьмите мои кроссовки. А я вон наверх поднимусь,
в сторожку, попрошу какие-нибудь тапочки уборщицы до завтра. Есть же в метро
служба аренды мелких вещей – не может не быть.
Улыбается девушка. Про тапочки ей понравилось. Хорошо, что улыбается. —Или опять же, продолжаю я свою мысль. Как-то в молодости девушка из-за ревности
на майские праздники сбросила меня в реку. Ну сбросила и сбросила – может, она
так всех воздыхателей бросает. Только одна беда – из речки я-то выбрался, а
вот лед на дне еще не полностью растаял. Был перемешан с илом. Ну и застряли
там мои ботинки. Короче, я босиком очутился – в трех километрах от электрички.
Я прямо-таки свихнулся на этих ботинках. Представлял, как от мамы дома попадет.
Ну и стал нырять. Пока не околел. Потом заставил по очереди нырять друзей. Все
замерзли… но так ничего и не нашли.
Но я не унывал. Выбрал друга поздоровее. И говорю – снимай правый ботинок. А
тебе, мол, левый останется. Обернули мы оставшиеся ноги пакетами… и поехали
домой. И ничего – ведь доехали. Только пассажиры в электричке смотрели на нас
ошарашено. Друг даже до Царицыно в таком виде доехал. Из самой Барвихи.
Это я всё в том контексте рассказываю, что я, дескать, не пропаду. Я помочь
хочу.
Улыбается девушка. Почти сейчас засмеется. Но… не смеется, все же. —Так что вы как хотите, девушка, а только забирайте мои кроссовки. У меня дома
еще шесть пар есть. —Я… говорит девушка… ничего… не возьму… Спасибо… вам… Только… вы уходите…. Ну
пожалуйста… Я вас очень прошу.
Я не ухожу.
Я говорю ей, пусть тогда заберет носки. —Я могу вам помочь – серьезно говорю я, смотря в ее вишневые глаза и римский
нос. Дайте мне помочь. Я же – человек. —Не… дам.. Не могу… Ни с кем… Общаться… угрюмо и равнодушно отвечает девушка.
Я… уеду… через 10 минут. Или… 15. Все… у меня…. будет…. Хорошо. Потом… Скорей
всего… Но ведь…. Будет… Вы же обещаете? Наверняка… —Послушайте, отвечаю я… Вы на себя в зеркало посмотрите. Все у вас будет. Я
вам и правда обещаю. Ну, мне-то вы можете поверить? —Да… вам… только… когда? Я… сейчас… хочу, отвечает девушка. Хочу… Любить… Нравиться…
Девушка - стоящая на мраморном полу в красном платье и босиком.
Короче, к ее платью не подошли ни мои кроссовки, ни носки. Ничего она у меня
не взяла.
Ушел я… Ушел.
Думаете, она такая одна? Оглядитесь вокруг…
Как-то в сентябре я шел домой, и вдруг – на тебе – прямо под углом в 135 градусов
к углу моего дома лежит мужик. Раскинув руки и ноги в стороны. Идет дождь, но
это ничего. Может, он всегда только под дождем и спит. Может, его дождь усыпляет.
А вот что мне абсолютно не понравилось – так то, что аккурат из водостока ему
на лицо хлещет поток воды. А вокруг люди гуляют. Парочка под зонтиком шушукается.
Мамочка с ребенком чешет.
Ну лежит мужик лицом под водостоком – ну и что. Может, он так купается.
Я вздохнул и потащил стокилограммовую тушу под козырек подъезда. Хоть не захлебнется
до утра.
Или вот утром в мае бегу на работу. Птицы поют, аллергия на весну начинается.
Белки появились. Ежи ползают.
И прямо посреди дорожки к супермаркету на коленях стоит девушка - в дорогом
полушубке с накинутым капюшоном и с двумя полными пакетами продуктов. Прохожие
старательно ее обходят – чтобы не наступить на полушубок, но и чтобы не оступиться
в грязь.
Я ее беру за руку: девушка, говорю, вам помочь? —Нет, свистит она. А у самой даже губы белые. И глаза. – Я, дескать, просто
замерзла.
А на улицу – градусов 15 тепла. —Давайте, говорю, я вам хоть пакеты донесу. Не могу я так… —Уходите, одними губами шепчет она. И… И.. Спасибо вам… Я еще минут 20 отдохну
чуть-чуть и побреду к дому. —Уходите, повторяет она, когда я ей пробую пульс и прикасаюсь к яремной вене.
И пульс, и сердце – все в порядке. Только вот губы белые абсолютно. И не нужно
ей сейчас… ни чьей помощи.
Вы думаете, что люди такие равнодушные? Вовсе нет. Все настолько погружены в
свои проблемы, что ничего вокруг не замечают. Другие настолько не уверены в
себе, что не верят, что могут хоть кому-то помочь.
Для меня не существует диалектических, философских и других вопросов. Для меня
существует только практическая часть.
Я – человек наблюдательный. И да, я хочу дружить со своей совестью.
|