Кульминация
К одиннадцати вечера нас осталось всего половина. Все пьяны, а я, кажется,
самый из всех. Мы с Женей идем провожать двух девушек, приглашенных мной.
Естественно, о таких мелочах, как «одеться», мы с другом как-то даже и не
задумываемся. Я выхожу на улицу прямо в рваной майке и босиком, а Женя голый
по пояс. Ноябрь на носу, прохожие с носом кутаются в теплые куртки и смотрят
на нашу четверку с удивлением. Представьте себе двух симпатичных девушек, одетых
стильно. Они являют собой просто средоточие понятия «мисс, пришедшие в театр
или на оперу». Наши спутницы рассматривают в свете фонарей свои холёные пальцы
— не испорчен ли маникюр. И поправляют прически под порывами студеного
ветра.
А вот рядом с ними плетемся мы. Выглядим мы не очень. Это если говорить о
нас как о себе любимых. И — просто кошмарно, если говорить непредвзято.
Женя весь посинел от холода, а в руках несет огромную сумку с пустыми бутылками.
Я понуро бреду по асфальту, наступая пятками в холодные лужи.
Прохожие смотрят остолбенело, очевидно подозревая, что мы немножко безумны.
В том смысле, что полностью слетели с катушек. Но мы не смотрим на прохожих.
Мы смотрим на девушек.
Женя говорит, что им вовсе необязательно уезжать. Женя просит девушек остаться.
— Мы могли бы продолжить веселье, — с жалкой улыбкой на посиневших
губах говорит он. — На всю ночь или даже немножко дольше.
Девушки отвечают, что им завтра на работу. — ВСЕМ завтра на работу, — бубнит Женя.
Мой друг говорит, что мы все вместе утром встанем рано-рано и поедем на наши
работы на Диминой машине. Дима стоит тут же и улыбается — ему все равно.
Женя говорит, что у Игорька в комнате, как девушки, наверное, помнят, имеются
две огромных кровати. — Мы там все пятеро можем поместиться, — многозначительно резюмирует он.
Девушки с ехидством спрашивают: а как же Олеся?
Женя нетерпеливо объясняет, что Олесю он-сам-лично-немедленно отправит домой.
И с придыханием в голосе добавляет, что девушки нам здорово понравились, и мы
хотели бы подружиться с ними.
«Подружиться» — это слово повисает в воздухе.
Аня отвечает, что у нее нет сменной одежды.
— Я не могу завтра появиться на работе в джинсах, — говорит Аня.
— Меня просто обратно домой отправят.
Женя отвечает, что это ничего. Что он все понимает, но выход есть. Что завтра
утром мы все вместе поедем в магазин одежды и купим там все необходимое.
— То есть в смысле — МЫ вам купим, — уточняет Женя и лезет
в карман брюк за деньгами.
Из кармана на мокрый асфальт падает множество скомканных бумажек. Здесь и
салфетки, и визитные карточки, и старые проездные в метро.
На всех этих бумажках записаны женские телефоны.
Женя настолько рассеянный, что когда знакомится с девушками, редко когда догадывается
попросить у них телефон. Он вообще мало думает о подобных несущественных пустяках.
Он ведь такой профан… Мой друг считает, что одна совместно проведенная ночь
— это еще недостаточный повод для знакомства.
— Вот если она хотя бы увлекалась велосипедами… — риторически замечает он.
Поэтому девушки берут инициативу в свои руки. Его пассии записывают свои номера
обычной ручкой и помадой, тушью для глаз или звонят на женин мобильный, чтобы
отобразился номер. Девушки понаивнее пишут просто, к примеру: «Света» и номер
телефона. Девушки поумнее пишут: «Настя, Чистые Пруды, 12.10.2005». А иначе
для Жени через неделю «все номера телефонов становятся как шифры».
Если он свою собственную девушку Олесю умудрился у меня дома забыть 20 минут
назад, то чего же от него ждать касательно малознакомых девчонок?
Короче вы уже поняли — никаких денег в кармане Жени нет, и этот его
жест — аллегорический. Ну, такая своеобразная метафора, если хотите.
Если что, за новые шмотки для Ани придется платить мне.
Женя вообще резко отрицательно относится к понятию «лишние деньги». Он просто
презирает это самое понятие. — Сейчас модно, — говорит мой друг, засовывая во внутренний карман очередные
взятые у меня 400 долларов, — жить в кредит, Игорек.
— Олеся опять-таки в растраты вводит, — говорит он, благодарно
хлопая меня по плечу. – Плюс новую коллекцию завезли, — мечтательно добавляет.
— Ничего личного, — значительно позже резюмирует он, целуя меня
в губы после брудершафта. — Дух времени и все такое.
Я не знаю, что КОНКРЕТНО сейчас делает Женя, прося девчонок остаться. Может
быть, он старается для меня. Неделю назад я познакомился с девушками в клубе,
и получается, что сегодня — вроде как наше первое свидание с Аней. За
весь вечер я ни разу не подошел к ней. Не обнял сзади. Не поцеловал в шейку.
Не засунул язычок в ее ушко.
За весь вечер я не сделал ровно ничего, потому что у меня не было на это времени.
И, может быть, Женя пытается исправить такую мою оплошность.
А может быть, Женя старается для себя и работает Марину. Или даже обеих девушек — работает.
Когда мне говорят, что я все больше теряю связь с реальностью, я всегда при
этом вспоминаю Же-ню. Ему-то как раз, на мой взгляд, терять уже давно нечего.
В это время на улице появляется забытая всеми нами Олеся.
Женина девушка выглядит сегодня супер.
Небольшое уточнение:
- На моих тусовках обычно половина народа не знает друг друга. А бывает
и так, что я и сам довольно смутно представляю, кто ко мне пришел. Открыв
дверь на очередной зво-нок, в первую секунду я захотел, было, познакомиться,
со стильной девушкой, загадоч-ной в полумраке лестничной площадки. Во вторую
секунду я узнал Олесю…
Пиджак в клетку "sasch" по цене «половина Жениной зарплаты». Удачно
(но не совсем заметно) гармонирует с замшевыми зелеными туфлями по 3800 рублей
со значительной скидкой, если вы предъявляете паспорт, и ваш день рождения —
в пределах ближайшей недели.
Шляпа черная с полями "fashion" — 1500 рублей (по специальной
цене, если вам удастся проснуться рано-рано утром в будний день и на полчаса
опоздать на работу). Прибавим к этому черную обтягивающую кофту с декольте.
Как вы помните, наша тусовка весной переболела шмоткоголизмом. Судя по нашему
с Женей теперешнему виду, мы кое-как, с грехом пополам, справились с этой болезнью.
Но не Олеся!
Женина девушка гордо прошествует по дождливой улице, было, мимо нас, но потом
все-таки подходит.
— Я домой, — сообщает она грустно-грустно. — И не нужно меня
провожать!
— Ты не куда не пойдешь! — кричит Женя.
— Я ухожу, Жень. А ты оставайся…
— Я сказал — нет!
— Ухожу…
— Да е..л я всё! — кричит Женя и бросает сумку на проезжую часть
Кутузовского проспекта.
Бросил он далеко. А главное красиво — бросил…
Раздался грохот и звон разбитого стекла. Одна из бутылок чудом уцелела, и
катится теперь к разделительной полосе. Мы все замираем на мгновенья, гадая,
докатится ли до середины? Но тут раз! — колеса проезжей легковушки с громким
хлопком давят ее.
Наши взгляды возвращаются к Жене.
— Ну и на хрен все! — кричит он. — Ну и вали отсюда!
Олеся плачет и уходит. Я кидаюсь за ней и говорю, что Женя просто сейчас пьян. — На самом деле, — говорю я, — он тебя любит. Честно… — Сорок минут, — говорит Олеся, — сорок гребанных минут я сидела у тебя дома
одна.
— Сорок! — повторяет Олеся дрожащим голосом, и поднимает вверх
правую ладонь с четырьмя пальцами. Тут же, по видимости, для усиления впечатления,
она поднимает и левую руку. Теперь уже перед моими глазами мелькают восемь пальцев,
и Олеся понимает, что совершила ошибку. Тогда она складывает руки вместе…
— Вот это любовь, да? — горько-горько спрашивает Олеся, показывая
на своего суженного.
— Давай, давай, вали! — кричит Женя. — Все кончено, бл..ь!
Я не даю Олесе уйти, не даю ей сделать свой выбор и прошу, чтобы в самый последний
раз она простила Женю.
— Не нужно так все заканчивать, — говорю я. — Прости его.
Если не ради ваших отношений, то ради твоей любви.
— Зачем? — тихо-тихо спрашивает Олеся, снова показывая на Женю.
— Ради вот него?
Женя действительно выглядит страшно. Бледное лицо, фиолетовые от холода губы,
ярко-ярко голубые расширенные глаза, весь покрытый синевой от легкого морозца,
он стоит напротив нас, орет матом и размахивает руками. Мой друг очень напоминает
мне Александра, который также в пылу битвы таращил глаза и кричал: «Македонцы,
держать строй!» Только вместо окровавленного меча у Жени в руках сложенный зонтик,
который, по всей видимости, он отобрал у Олеси.
Я с интересом наблюдаю за траекторией оного, гадая, разобьет или не разобьет
лобовое стекло близстоящей припаркованной легковушки.
Не разбил…
Вместо этого Женя опускает руки и кричит уже совершенно другое:
— Я тебя люблю, блин! Неужели ты этого не понимаешь? Люблю!!!
— Ах ты сука! — вопит Олеся и со всей силы бьет его кулаком в лицо.
Бьет Олеся профессионально — это я сразу понял. Без замаха, хлестко,
коротко, вкладывая в удар плечо.
Один раз, другой, третий…
Я замечаю, что если бы сила ударов была хоть чуточку сильнее, она бы выбила
Жене все зубы.
Его голова откидывается. Губы разбиты в кровь. На скуле начинает проступать
пока еще едва заметный кровоподтек.
Но все равно — сквозь боль ударов, сквозь ледяной октябрьский моросящий
дождь, струящийся по плечам, сквозь стремительно скапливающуюся кровь во рту,
Женя упрямо встряхивает головой и как заведенный повторяет: Я тебя люблю! Люблю!
Люблю Тебя!
Женя — он такой. Если ему что-то пришло в голову, то его не переубедишь.
***
Аня впоследствии рассказывала мне, что рядом с нами останавливались прохожие.
И тут же начинали озираться…
Зрелище было то еще — скажу я вам. Модно одетая девушка, только что
сошедшая с внутренней стороны задней страницы журнала мод, поодаль еще две —
ничуть ни хуже, а рядом мы — два ничтожества.
Две серые посредственные личности. К тому же — полуголые и мокрые.
Девушка бьет со всей силы одного из нас в лицо, а второй удерживает ее за пояс.
Но прохожих в первую очередь интересовала не сама мизансцена как таковая.
Все они оглядывались в поисках скрытой камеры.
И недовольно морщились.
— Сцена сама по себе сыграна здорово, — размышляли Прохожие. —
Но снята будет, скорее всего, отвратительно. Здесь недостаточно света. А значит
— плохо будут видны лица актеров. Как следствие — эпизод неизвестного
сериала будет хреново смотреться на телеэкране.
Но не всем Прохожим нравилась и сама мизансцена — скажу я вам. Вторая
часть морщилась по совершенно другому поводу.
Она, эта самая вторая беспристрастная часть наших невольных зрителей, считала,
что мы слишком переигрываем.
— Эти ребята — полные дилетанты, — думали они. — Не
в смысле, что плохо играют, а в смысле, что играют СОВЕРШЕННО НЕ ТО.
— В реальной жизни, — полагали они, — так никто не выражает чувства. В реальной
жизни все гораздо проще и банальнее.
В мире, где мы признаемся в вечной любви и ссоримся насмерть во время
коротких рекламных пауз.
В обществе, где мы получаем свою норму ежедневного оргазма и пытаемся доставить
хотя бы па-рочку любимой девушке в перерывах между DVD-фильмами и сигналами
получаемых смс.
В стране, где перед сном мы отключаем все имеющиеся в доме мобильные и выдергиваем
из ро-зетки телефон.
В городе, где понятие «выспаться за неделю» означает всего лишь семь часом беспрерывного
сна.
Так вот, в этом самом мире, О ВЫРАЖЕНИИ КАКИХ ЧУВСТВ может идти речь?
Больше всего прохожих бесит, что сейчас мы трое — такие все, казалось бы, натуральные,
живые, настоящие, такие эмоциональные и одновременно беззащитные перед меркантильностью
этого мира, вытрем свою ненатуральную кровь, накинем на плечи теплые куртки
и будем пить свой гребанный кофе из термоса в перерывах между дублями.
Кстати, о крови.
К крови, равно как и к остальному гриму, а также к нашим костюмам, ни у первой,
ни у второй половины прохожих претензий нет.
Здесь все просто на высоте.
Здесь все выглядит очень даже натурально.
Согласно общей идее безумства разыгрываемой сцены…
>>> Глава
2. Вечеринка
|