Как мы провалили dead-line
—Это я, просто говорит товарищ З и впархивает в офис.
—Позвольте, отвечаю я, но как? —А от вас никогда приглашения не дождешься. Вот я и пришла. —Потому что я занят, объясняю, я работаю сейчас — понимаете? —Вы ВСЕГДА работаете. А жить когда будете? —У меня, например, отвечаю, завтрашняя ночь полна надежд и духовных стремлений.
—И все? — парирует товарищ З. Одна ночь в неделю — вот это
и называется жизнь?
—Я и правда не могу, упрашиваю. — Ну пожалуйста. Ко мне завтра клиент припрется
с группой на 14 человек, а еще не посчитал. —Вы знаете, что такое dead-line? — спрашивает товарищ З. —Мне не к чему это знать, рассеянно отвечаю. В классическое образование это
не входит.
—Dead-line — это…. популярно объясняет товарищ З. — У меня,
между прочим, во всех резюме и рекомендациях есть такой пункт: «никогда не проваливаю
dead-line». Так вот, я в своем издательстве признана лучшим автором года. Завтра
утром будет фотоссесия, и мое лицо появится на обложке журнала. Представляете?
Ну гордитесь вы мной?
—Горжусь, отвечаю я. —Это очень хорошо, неуверенно делаю комплимент.
—Поэтому у нас с вами есть 60 минут. 61-й минуты у нас нет. 61-я минута
— это полная потеря моих надежд. Потому что на 61-й минуте мы с вами начнем
кутить, а мне вставать в 6:30 — прическа, макияж.
—И посему, торжественно добавляет товарищ З, я сегодня только одну бутылку
принесла. Бургундского, между прочим. Ну знаете ведь, что такое? Дюма и все
такое. Сегодня мы с вами будем праздновать потерю моего женского счастья и моей
личной жизни.
Через 6 часов мы ошарашено смотрим друг на друга в ее квартире. Искренне пытаемся
понять, как так быстро время прошло. Стоим. Дышим.
Под ногами катаются бутылки и лежит пакет из-под чипсов. —Я есть хочу, жалобно говорит товарищ З. —Извольте, отвечаю, мы у вас дома. А ваш холодильник, кстати, представляет собой
пример ненужности. —У меня там стерлядь есть с потрохами, отвечает. Вы ведь любите потроха, молоки?
Я в офисном костюме потрошу рыбу и мою ее под краном, а товарищ З говорит, что
мы живем в каком-то ненатуральном мире. —В мире символов, грустно добавляет товарищ З, принося ингредиенты.
Я режу лимон и ищу на полках перец, чеснок и молотые сухари.
—Мы все считаем, что у нас куча друзей в сети. Которые с удовольствием ставят
лайки и говорят, что заняты, когда мы к ним неожиданно вваливаемся. Здесь товарищ
З укоризненно смотрит на меня.
Я попеременно окунаю стерлядь в молоко, в муку, в панировочные сухари. —Мы делаем селфи на фоне всякой ерунды вместо того, чтобы сделать его на покоренной
вершине, прыгая с парашютом, пробежав марафон.
Я уже раскалил сковородку, бросил рыбу, но еще не поперчил и не посолил. Я не
хочу упустить сок. —Мы настолько измельчали, что даже уже не знаем понятий — настоящий мужчина.
Хорошая девушка. Верные друзья. Точнее, думаем, что знаем, — в этом и есть проблема.
Я беру две огромных тарелки, кладу на них прожаренные ломти, режу случайно выжившую
в холодильнике зелень, спрыскиваю лимонным соком рыбу. —Вот как до вас всех достучаться? До мужчин. Я любить хочу — понимаешь? Я хочу,
чтобы бабочки в животе порхали. Я хочу, чтобы кто-то обо мне заботился. Это
много?
Я измельчил дольку чеснока, смешал со сметаной, мелко нарезал укроп. Теперь
несколько нетерпеливо взбалтываю соус вилкой. Мою нетерпеливость можно понять — я не ел 12 часов. —Я умная и красивая девушка, говорит товарищ З. Твои слова. Я хочу, чтобы с
парнем было уютно молчать. Или обсуждать раннего Борхеса. Я хочу, чтобы он за
всю свою жизнь прочитал хоть одну мою статью.
Я выложил соус на край тарелок, воткнул в него половинку лимона, теперь режу
помидор.
—Мы вообще-то есть будем? — уточняет товарищ З.
—Ты сама его бросила — отвечаю я, — а теперь страдаешь. —
Неплохой мальчишка, добрый... просто хороший парень.
—«Хороший» — передразнивает меня товарищ З. — Мне хочется, чтобы мужчина что-то
решал. Ну хоть что-нибудь. Мне хочется чувствовать себя уверенной, когда он
меня обнимает. Я женщиной себя чувствовать хочу, а не лидером. Мне, бля, эдельйвесов
не нужно. Мне мужик нужен. —Он любит тебя, — добавляю я, открывая белое сухое. — Любит просто за то, что
ты есть, а это — редкость. —Любит, — грусто-грустно вторит товарищ З. Любовь — это, в том числе, чувство
доверия. Это, блин, чувство уюта. Я хочу вот также с кем-то поздно ночью жарить
рыбу. Я хочу, чтобы мы вместе прошли эту твою дурацкую Долгую Прогулку. Я хочу,
чтобы, когда мне плохо, я могла высказаться, а не подбирать слова.
—Поправка, — отвечаю я, — сейчас уже не поздно. Сейчас уже
очень рано.
—Ты вообще-то бываешь серьезным? — мрачно интересуется товарищ
З.
—Слушай, он хороший русский парень, —повторяюсь я. — Именно
такие, как он, сидели в окопах под Волоколамском и понимали, что фрицов остановить
невозможно. Но они все равно там сидели — понимаешь. И остановили. Уж
извини за патетику и за цитату.
—Ах, оставь, нетерпеливо машет рукой товарищ З. — Женщине —
а если ты употребляешь это слово в отношении меня с Большой буквы — все
подобные метафоры неинтересны.
—Уж извини, говорю я, что современная молодежь не читает классику, не знает
об этих твоих Трех версиях предательства Иуды, не признает историю и математику.
Так получается — понимаешь, мир изменился.
Ложимся мы в одну постель и тесно прижимаемся друг к другу. Хотя когда я употребляю
слово «постель» — это очередной комплимент товарищу З, каких я сделал за вечер
множество. Ее шестикомнатная квартира продается, и почти вся мебель уже вывезена.
Мы укрываемся тоненьким пледом, пытаясь согреться на тоненьком матрасе.
Имея некоторый своеобразный опыт ночевок у друзей и вообще, перед сном я настойчиво
прошелся по квартире, выключая свет в многочисленных комнатах, которых черт
ногу сломит — сколько их. На этот раз обошлось — я всего лишь задул
две оплывшие уже свечи и выключил работающий тостер, в котором пока еще относительно
выживал вишневый пирог.
—А знаешь, — говорил я, прижимаясь к горячей товарищу З. —
А ведь сейчас как раз уже 6:30 утра.
—А знаешь, — отвечала она, ты хоть сейчас можешь помолчать? И прижимала
пальцы к моим губам.
В 10 утра я все же подскочил, и тут же встрепенулась товарищ З. —Ты серьезно? — возмущенно спросила она и стала звонить в издательство.
—Я тут с температурой лежу, — говорила она в трубку.
Температура — это, то есть, я, наверное. —У меня сыпь, блин, по лицу пошла, — продолжала товарищ З. —Я что — доктор? — раздраженно спрашивала товарищ З у начальства. — Я вам ломовая
лошадь? Сфоткаете кого-нибудь другого. —Да, завтра я точно приеду. Все будет хорошо. —Вот и все, — минорно подытожила товарищ З. — Вот и первый в моей жизни сорванный
dead-line.
Уходил я от нее с тремя вещами: голубой рубахой, которую товарищ З подарила
мне специально для грядущей ночи надежд и духовных стремлений, с «деревом счастья»
в огромном горшке, которое было больше не нужно, и со страстным желанием, что
тот мой клиент все же не припрется утром.
Кто его знает, может быть, у него тоже есть друзья.
Одна надежда.
|