Как мы провалили dead-line
—Это я, просто говорит товарищ З и впархивает в офис.
—Позвольте, отвечаю я, - но как же, мол, так?
—А от вас никогда приглашения не дождешься, - угрюмо парирует она. - Вот я и пришла.
—Потому что я занят, объясняю, - я работаю сейчас – понимаете?
—Вы ВСЕГДА работаете. А жить когда будете?
—У меня, например, - отвечаю, - завтрашняя ночь полна надежд и духовных
стремлений.
—И все? - насмешливо спрашивает товарищ З. -Одна ночь в неделю – это
и называется Ваша жизнь?
—Я и правда не могу, - упрашиваю. - Ну пожалуйста. Ко мне завтра клиент
припрется с группой на 14 человек, а еще не посчитал.
—Вы знаете, что такое dead-line? – спрашивает товарищ З.
—Мне не к чему это знать, - рассеянно отвечаю. -В классическое образование
это не входит.
—Dead-line – это…. популярно объясняет товарищ З. - У меня, между прочим, во всех
резюме и рекомендациях есть такой пункт «никогда не проваливаю dead-line». Так
вот, я в своем издательстве признана лучшим автором года. Завтра утром будет фотоссесия,
и мое лицо появится на обложке журнала. Представляете? Ну гордитесь вы мной? —Горжусь, отвечаю.
—Это очень хорошо, - неуверенно добавляю комплимент.
—Поэтому у нас с вами есть 60 минут. 61-й минуты у нас нет. 61-я минута – это
полная потеря моих надежд. Потому на 61-й минуте мы с вами начнем кутить, а мне
вставать в 6:30: прическа, макияж, и все такое. Я же девочка, все же.
—И поэтому, торжественно добавляет товарищ З, -я сегодня только одну
бутылку принесла. Бургундского, между прочим. Ну знаете ведь, что такое? Дюма,
Монте-Кристо и все такое. Сегодня мы с вами будем праздновать потерю моего женского
счастья и моей личной жизни.
Через 6 часов мы ошарашено смотрим друг на друга в ее квартире. Искренне пытаемся
понять, как так быстро время прошло.
Стоим.
Дышим.
Друг за друга держимся.
Под ногами катаются бутылки и лежит пакет из-под чипсов.
—Я есть хочу, - жалобно говорит товарищ З.
—Извольте, - отвечаю, - мы у вас дома. А ваш холодильник, кстати, представляет
собой пример полной ненужности.
—Ох, ну куда же товарищ Игорь без ретроспективного юмора, - отвечает. - У меня
там стерлядь есть с потрохами. Вы ведь любите потроха, молоки?
Я в офисной рубашке потрошу рыбу и мою ее под краном, а товарищ З говорит, что
мы живем в каком-то ненатуральном мире.
—В мире символов, - грустно добавляет товарищ З, доставая ингредиенты.
Я режу лимон и прошу найти перец, чеснок и молотые сухари.
—Мы все считаем, что у нас куча друзей в сети. Которые с удовольствием
ставят лайки и говорят, что заняты, когда мы к ним неожиданно вваливаемся.
Здесь товарищ З укоризненно смотрит на меня.
Я попеременно окунаю стерлядь в молоко, в муку, в панировочные сухари. —Мы делаем селфи на фоне всякой ерунды вместо того, чтобы сделать ее на покоренной
вершине, прыгая с парашютом, пробежав марафон.
Я уже раскалил сковородку, бросил рыбу, но еще не поперчил и не посолил. Я не
хочу упустить сок. —Мы настолько измельчали, что даже уже не знаем понятий: настоящий мужчина. Хорошая
девушка. Верные друзья. Взаправдашняя любовь. Точнее, думаем, что знаем, – вот
в этом и есть проблема!
Наша с вами проблема – вы это можете услышать?
Я беру две огромных тарелки, кладу на них прожаренные ломти, режу случайно выжившую
в холодильнике зелень, спрыскиваю лимонным соком рыбу. —Вот как до вас всех достучаться? До мужчин. Я любить хочу – понимаешь? Я хочу,
чтобы бабочки в животе… порхали. Я хочу, чтобы кто-то обо мне позаботился. Я хочу,
чтобы душа пела. На пресловутом мужском плече.
Я измельчил дольку чеснока, смешал со сметаной, мелко нарезал укроп. Теперь несколько
нетерпеливо взбалтываю соус вилкой. Мое нетерпение можно понять – я не ел 12 часов.
—Я умная и красивая девушка, говорит товарищ З. - Твои же слова. Я хочу,
чтобы с парнем было уютно молчать. Или обсуждать раннего Борхеса. Я хочу, чтобы
он за всю свою жизнь прочитал хоть одну мою статью. Я хочу, чтобы он смотрел
на меня. Но не так, как смотришь ты, а с желанием.
Я выложил соус на край тарелок, воткнул в него половинку лимона, теперь режу помидор. —Мы вообще-то есть будем? - уточняет товарищ З.
—Ты сама его бросила - отвечаю, – а теперь страдаешь. – Неплохой мальчишка,
добрый... просто хороший парень.
—«Хороший» - передразнивает меня товарищ З. – Мне хочется, чтобы мужчина что-то
решал. Ну хоть что-нибудь. Мне хочется чувствовать себя уверенной, когда он меня
обнимает. Я женщиной себя чувствовать хочу, а не лидером. Мне, бля, эдельйвесов
не нужно. Мне мужик нужен. —Он любит тебя, - добавляю я, открывая белое сухое. – Любит просто за то, что
ты есть, а это – редкость. —Любит, - грусто-грустно вторит товарищ З. -Любовь – это, в том числе, чувство
доверия. Это, блин, чувство уюта. Я хочу вот также с кем-то поздно ночью жарить
рыбу. Я хочу, чтобы мы вместе прошли эту твою дурацкую Долгую Прогулку. Я хочу,
чтобы, когда мне плохо, я могла высказаться, а не подбирать слова. —Поправка, отвечаю я, - сейчас уже не поздно. Сейчас уже очень рано. —Ты вообще-то бываешь серьезным? - мрачно спрашивает товарищ З.
—Слушай, он хороший русский парень, - повторяюсь я. – Именно такие, как
он, сидели в окопах под Волоколамском и понимали, что фашистов остановить невозможно.
Но они все равно там сидели, понимаешь. Не убегали. И остановили. Уж извини
за патетику и за цитату.
—Ах, оставь, нетерпеливо машет рукой товарищ З. – Женщине – а если ты употребляешь
это слово в отношении меня с Большой буквы – все такие метафоры неинтересны. —Уж извини, - говорю я, - что современная молодежь не читает классику, не знает
об этих твоих «Трех версиях предательства Иуды», не признает историю и математику.
Так получается: понимаешь, мир изменился.
Ложимся мы в одну постель и тесно прижимаемся друг к другу. Хотя когда я употребляю
слово «постель» - это очередной комплимент товарищу З, каких я сделал за вечер
достаточно. Ее шестикомнатная квартира продается, и почти вся мебель уже вывезена.
Мы укрываемся тоненьким пледом, пытаясь согреться на тоненьком матрасе на полу.
Имея некоторый своеобразный опыт ночевок у друзей, перед сном я настойчиво
прошелся по квартире, выключая свет в многочисленных комнатах, в которых черт
ногу сломит – сколько их. На этот раз обошлось: я всего лишь задул две оплывшие
уже свечи и выключил работающий тостер, в котором пока еще относительно выживал
вишневый пирог.
—А знаешь, говорю я, - прижимаясь к теплой товарищу З. - А ведь сейчас
как раз уже 6:30 утра.
—А знаешь, - отвечает она, - ты хоть сейчас можешь помолчать? - И прижимает пальцы
к моим губам.
В 10 утра я все же подскакиваю, и тут же встрепенулась товарищ З.
—Ты серьезно? – возмущенно спрашивает она, намекая на время, и начинает
звонить в издательство.
—Я тут с температурой лежу, - мрачным шепотом говорит она в трубку.
Температура - это, то есть, я, наверное. —У меня сыпь по лицу пошла, - продолжает товарищ З. —Я что - доктор? – раздраженно спрашивает товарищ З у начальства. - Я вам ломовая
лошадь? Сфоткаете кого-нибудь другого. —Да, завтра я точно приеду. Все будет хорошо. —Вот и все, - минорно подытожила товарищ З. – Вот и первый в моей жизни сорванный
dead-line.
Уходил я от нее с тремя вещами: голубой рубахой, которую товарищ З подарила
мне специально для грядущей ночи надежд и духовных стремлений, с «деревом счастья»
в огромном горшке, которое более было не нужно, и с робким ожиданием, что тот
мой клиент все же не припрется утром.
Кто его знает, может быть, у него тоже есть друзья.
Одна надежда.
|